Неточные совпадения
Слова жены, подтвердившие его худшие сомнения, произвели жестокую боль в сердце Алексея Александровича. Боль эта была усилена еще тем странным чувством физической жалости к ней, которую произвели на него ее
слезы. Но,
оставшись один в карете, Алексей Александрович, к удивлению своему и радости, почувствовал совершенное освобождение и от этой жалости и от мучавших его в последнее время сомнений и страданий ревности.
Иван Игнатьич со
слезами обнял также Грушницкого, и вот он
остался один против меня.
Неужели жизнь оставила такие тяжелые следы в моем сердце, что навеки отошли от меня
слезы и восторги эти? Неужели
остались одни воспоминания?
Марья Ивановна,
оставшись наедине с матушкою, отчасти объяснила ей свои предположения. Матушка со
слезами обняла ее и молила бога о благополучном конце замышленного дела. Марью Ивановну снарядили, и через несколько дней она отправилась в дорогу с верной Палашей и с верным Савельичем, который, насильственно разлученный со мною, утешался по крайней мере мыслию, что служит нареченной моей невесте.
— Как-то я
остался ночевать у него, он проснулся рано утром, встал на колени и долго молился шепотом, задыхаясь, стуча кулаками в грудь свою. Кажется, даже до
слез молился… Уходят, слышите? Уходят!
— Прости меня, мой друг! — заговорила она нежно, будто
слезами. — Я не помню, что говорю: я безумная! Забудь все; будем по-прежнему; пусть все
останется, как было…
От этого и диван в гостиной давным-давно весь в пятнах, от этого и кожаное кресло Ильи Ивановича только называется кожаным, а в самом-то деле оно — не то мочальное, не то веревочное: кожи-то
осталось только на спинке один клочок, а остальная уж пять лет как развалилась в куски и
слезла; оттого же, может быть, и ворота все кривы, и крыльцо шатается. Но заплатить за что-нибудь, хоть самонужнейшее, вдруг двести, триста, пятьсот рублей казалось им чуть не самоубийством.
— Как можно! — с испугом сказал Леонтий, выхватывая письмо и пряча его опять в ящик. — Ведь это единственные ее строки ко мне, других у меня нет… Это одно только и
осталось у меня на память от нее… — добавил он, глотая
слезы.
— И я добра вам хочу. Вот находят на вас такие минуты, что вы скучаете, ропщете; иногда я подкарауливал и
слезы. «Век свой одна, не с кем слова перемолвить, — жалуетесь вы, — внучки разбегутся, маюсь, маюсь весь свой век — хоть бы Бог прибрал меня! Выйдут девочки замуж,
останусь как перст» и так далее. А тут бы подле вас сидел почтенный человек, целовал бы у вас руки, вместо вас ходил бы по полям, под руку водил бы в сад, в пикет с вами играл бы… Право, бабушка, что бы вам…
Он медленно ушел домой и две недели ходил убитый, молчаливый, не заглядывал в студию, не видался с приятелями и бродил по уединенным улицам. Горе укладывалось,
слезы иссякли, острая боль затихла, и в голове только
оставалась вибрация воздуха от свеч, тихое пение, расплывшееся от
слез лицо тетки и безмолвный, судорожный плач подруги…»
Он так целиком и хотел внести эту картину-сцену в свой проект и ею закончить роман, набросав на свои отношения с Верой таинственный полупокров: он уезжает непонятый, не оцененный ею, с презрением к любви и ко всему тому, что нагромоздили на это простое и несложное дело люди, а она
останется с жалом — не любви, а предчувствия ее в будущем, и с сожалением об утрате, с туманными тревогами сердца, со
слезами, и потом вечной, тихой тоской до замужества — с советником палаты!
Она встала и вдруг исчезла за портьеру; на лице ее в то мгновение блистали
слезы (истерические, после смеха). Я
остался один, взволнованный и смущенный. Положительно я не знал, чему приписать такое в ней волнение, которого я никогда бы в ней и не предположил. Что-то как бы сжалось в моем сердце.
И унимала его супруга со многими
слезами: «Ты мне един теперь на земле, на кого же
останусь?
Они одни, без помощи; им ничего больше не
остается, как удариться в
слезы и сказать: «Виноваты, мы дети!» — и, как детям, отдаться под руководство старших.
После чая Василий Назарыч ходил с Нагибиным осматривать мельницу, которая была в полном ходу, и
остался всем очень доволен. Когда он вернулся во флигелек, Веревкин был уже там. Он ползал по полу на четвереньках, изображая медведя, а Маня визжала и смеялась до
слез. Веселый дядя понравился ей сразу, и она доверчиво шла к нему на руки.
Они разговорились принужденным разговором чужих людей. Надежде Васильевне было вдвойне тяжело
оставаться свидетельницей этой натянутой беседы: одного она слишком любила, а другого жалела. У нее готовы были навернуться
слезы на глазах при одной мысли, что еще так недавно эти люди были полны жизни и энергии.
— Кто это мне под голову подушку принес? Кто был такой добрый человек! — воскликнул он с каким-то восторженным, благодарным чувством и плачущим каким-то голосом, будто и бог знает какое благодеяние оказали ему. Добрый человек так потом и
остался в неизвестности, кто-нибудь из понятых, а может быть, и писарек Николая Парфеновича распорядились подложить ему подушку из сострадания, но вся душа его как бы сотряслась от
слез. Он подошел к столу и объявил, что подпишет все что угодно.
Если же все оставят тебя и уже изгонят тебя силой, то,
оставшись один, пади на землю и целуй ее, омочи ее
слезами твоими, и даст плод от
слез твоих земля, хотя бы и не видал и не слыхал тебя никто в уединении твоем.
— Завтра, в Москву! — перекосилось вдруг все лицо Катерины Ивановны, — но… но Боже мой, как это счастливо! — вскричала она в один миг совсем изменившимся голосом и в один миг прогнав свои
слезы, так что и следа не
осталось.
Матушка плакала и тоненьким голоском подпевала: «Ангельский собор удивися»; я тоже чувствовал на глазах
слезы. Одна Агаша, стоя сзади,
оставалась безучастной; вероятно, думала: «А про персики-то ведь я и позабыла!»
Надулась, к удивлению, Харитина и спряталась в каюте. Она живо представила себе самую обидную картину торжественного появления «Первинки» в Заполье, причем с Галактионом будет не она, а Ечкин. Это ее возмущало до
слез, и она решила про себя, что сама поедет в Заполье, а там будь что будет: семь бед — один ответ. Но до поры до времени она сдержалась и ничего не сказала Галактиону. Он-то думает, что она
останется в Городище, а она вдруг на «Первинке» вместе с ним приедет в Заполье. Ничего, пусть позлится.
— Послушайте, князь, я
остался здесь со вчерашнего вечера, во-первых, из особенного уважения к французскому архиепископу Бурдалу (у Лебедева до трех часов откупоривали), а во-вторых, и главное (и вот всеми крестами крещусь, что говорю правду истинную!), потому
остался, что хотел, так сказать, сообщив вам мою полную, сердечную исповедь, тем самым способствовать собственному развитию; с этою мыслию и заснул в четвертом часу, обливаясь
слезами.
— Ты всё еще сомневаешься и не веришь мне; не беспокойся, не будет ни
слез, ни просьб, как прежде, с моей стороны по крайней мере. Всё мое желание в том, чтобы ты был счастлив, и ты это знаешь; я судьбе покорилась, но мое сердце будет всегда с тобой,
останемся ли мы вместе, или разойдемся. Разумеется, я отвечаю только за себя; ты не можешь того же требовать от сестры…
Лиза утешала ее, отирала ее
слезы, сама плакала, но
осталась непреклонной. С отчаянья Марфа Тимофеевна попыталась пустить в ход угрозу: все сказать матери… но и это не помогло. Только вследствие усиленных просьб старушки Лиза согласилась отложить исполнение своего намерения на полгода; зато Марфа Тимофеевна должна была дать ей слово, что сама поможет ей и выхлопочет согласие Марьи Дмитриевны, если через шесть месяцев она не изменит своего решения.
Восторженно-благоговейное чувство охватило ее с новою силой, и
слезы навертывались на глаза от неиспытанного еще счастья, точно она переселилась в какой-то новый мир, а зло
осталось там, далеко позади.
Нюрочка бросилась Парасковье Ивановне на шею и целовала ее со
слезами на глазах. Один Ефим Андреич был недоволен, когда узнал о готовившейся экспедиции. Ему еще не случалось
оставаться одному. А вдруг что-нибудь случится с Парасковьей Ивановной? И все это придумала проклятая Таисья, чтобы ей ни дна ни покрышки… У ней там свои дела с скитскими старцами и старицами, а зачем Парасковью Ивановну с Нюрочкой волокет за собой? Ох, неладно удумала святая душа на костылях!
Нюрочке делалось совестно за свое любопытство, и она скрывалась, хотя ее так и тянуло в кухню, к живым людям. Петр Елисеич половину дня проводил на фабрике, и Нюрочка ужасно скучала в это время, потому что
оставалась в доме одна, с глазу на глаз все с тою же Катрей. Сидор Карпыч окончательно переселился в сарайную, а его комнату временно занимала Катря. Веселая хохлушка тоже заметно изменилась, и Нюрочка несколько раз заставала ее в
слезах.
— Я здесь на лестнице две комнатки нашла, — говорила она со
слезами. — Пятнадцать рублей на месяц всего. Отлично нам с тобою будет: кухмистер есть на дворе, по восьми рублей берет, стол, говорит, у меня всегда свежий.
Останься, будь умница, утешь ты хоть раз меня, старуху.
«Ах, так!.. Я тебя пригрел на своей груди, и что же я вижу? Ты платишь мне черной неблагодарностью… А ты, мой лучший товарищ, ты посягнул на мое единственное счастье!.. О нет, нет,
оставайтесь вдвоем, я ухожу со
слезами на глазах. Я вижу, что я лишний между вами! Я не хочу препятствовать вашей любви, и т. д. и т. д. «
Свидетели этого прощанья: Ванька — заливался сам горькими
слезами и беспрестанно утирал себе нос, Симонов тоже был как-то серьезнее обыкновенного, и один только Плавин
оставался ко всему этому безучастен совершенно.
Мари,
оставшись одна, распустила ленты у дорожного чепца, расстегнула даже у горла платье, и на глазах ее показались
слезы; видно было, что рыдания душили ее в эти минуты; сынок ее, усевшийся против нее, смотрел на нее как бы с некоторым удивлением.
— Не знаю-с! — вмешался в их разговор Евгений Петрович, благоговейно поднимая вверх свои глаза, уже наполнившиеся
слезами. — Кланяться ли нам надо или даже ругнуть нас следует, но знаю только одно, что никто из нас, там бывших, ни жив
остаться, ни домой вернуться не думал, — а потому никто никакой награды в жизни сей не ожидал, а если и чаял ее, так в будущей!..
— Что ж из этого? — возразила ему Юлия, уставляя на него еще полные
слез глаза. — Он
останется в Петербурге, и я уеду туда.
Сделанное открытие стоило Анниньке больших
слез и еще большей злобы против счастливой соперницы;
оставалось только выследить их вдвоем и накрыть.
Я помню, что я бросилась на шею батюшке и со
слезами умоляла
остаться хоть немножко в деревне.
Однако ж все-таки оказывалось, что мало, даже в смысле простого утирания
слез; до такой степени мало, что нынче от этой хитросплетенной организации не
осталось и воспоминаний.
Но сколько старики ни тратили убеждений, в конце концов все-таки пришлось уступить. Собрали кой-как рублей двести на дорогу и на первые издержки и снарядили сынка. В одно прекрасное утро Николай сел с попутчиком в телегу — и след его простыл, а старики
остались дома выплакивать остальные
слезы.
Настенька,
оставшись одна, залилась горькими
слезами: «Господи, что это за человек!» — воскликнула она. Это было выше сил ее и понимания.
— Ну, сядь, сядь! — отвечала она, наскоро утирая
слезы, — мне еще много
осталось поговорить…
Пока во мне
останется хоть капелька крови, пока не высохли
слезы в глазах и бог терпит грехам моим, я ползком дотащусь, если не хватит сил дойти, до церковного порога; последний вздох отдам, последнюю
слезу выплачу за тебя, моего друга.
Итак, я отправился один. Первый визит был, по местности, к Валахиной, на Сивцевом Вражке. Я года три не видал Сонечки, и любовь моя к ней, разумеется, давным-давно прошла, но в душе
оставалось еще живое и трогательное воспоминание прошедшей детской любви. Мне случалось в продолжение этих трех лет вспоминать об ней с такой силой и ясностью, что я проливал
слезы и чувствовал себя снова влюбленным, но это продолжалось только несколько минут и возвращалось снова не скоро.
— Да, и я вам писал о том из Америки; я вам обо всем писал. Да, я не мог тотчас же оторваться с кровью от того, к чему прирос с детства, на что пошли все восторги моих надежд и все
слезы моей ненависти… Трудно менять богов. Я не поверил вам тогда, потому что не хотел верить, и уцепился в последний раз за этот помойный клоак… Но семя
осталось и возросло. Серьезно, скажите серьезно, не дочитали письма моего из Америки? Может быть, не читали вовсе?
Избрание мужа в исправники рушило последнюю ее надежду: посредством брани, проклятий и
слез она добилась от Аггея Никитича обещания, что если его забаллотируют, так он
останется некоторое время губернским почтмейстером, но если выберут, так уж атанде!
Очищенный поник головой и умолк. Мысль, что он в 1830 году
остался сиротой, видимо, подавляла его.
Слез, правда, не было видно, но в губах замечалось нервное подергивание, как у человека, которому инстинкт подсказывает, что в таких обстоятельствах только рюмка горькой английской может принести облегчение. И действительно, как только желание его было удовлетворено, так тотчас же почтенный старик успокоился и продолжал...
— Анамеднись, — продолжает, не слушая и в горячке, спорщик, — муки
оставалось. Поскребки собрали, самые что ни есть
слезы, значит; послали продать. Нет, узнал; артельщик донес; отобрали; экономия, значит. Справедливо аль нет?
Измаил Петрович возвратился к дамам в крайнем смущении и застал их в еще большем. Девицы при его приходе обе вскочили и убежали, чтобы скрыть
слезы, которые прошибли их от материнской гонки, но почтмейстерша сама
осталась на жертву.
Да, наверное,
оставалось… Душа у него колыхалась, как море, и в сердце ходили чувства, как волны. И порой
слеза подступала к глазам, и порой — смешно сказать — ему, здоровенному и тяжелому человеку, хотелось кинуться и лететь, лететь, как эти чайки, что опять стали уже появляться от американской стороны… Лететь куда-то вдаль, где угасает заря, где живут добрые и счастливые люди…
Генеральша плакала, но теперь уж
слезами радости: союз, благословленный Фомою, тотчас же сделался в глазах ее и приличным и священным, — а главное, она чувствовала, что Фома Фомич отличился и что теперь уж
останется с нею на веки веков.
Алакаева поехала немедленно; Алексей Степаныч
остался у ней в доме, ожидая ее возвращения; старуха проездила довольно долго; на влюбленного напал такой страх, такая тоска, что он принялся плакать и, наконец, утомленный
слезами, заснул, прислонясь головой к окошку.
Раскаянье долго терзало больного старика, долго лились у него
слезы и день и ночь, и долго повторял он только одни слова: «Нет, Сонечка, ты не можешь меня простить!» Не
осталось ни одного знакомого в городе, перед которым он не исповедовал бы торжественно вин своих перед дочерью, и Софья Николавна сделалась предметом всеобщего уважения и удивления.